АРТ-ХАОС
Искусство — невероятно тонкая материя, ухватить которую, казалось бы, почти невозможно. Все труды по его категоризации, анализу и интерпретации никогда не остаются гранитной скалой на века, всегда есть некая зыбкость и рябь на полотне культуры, которую никак не удается объективировать в крепкое, солидное и бесконечно-верное знание. Но это, как и в случае с попытками “обыграть” казино, не останавливает искателей. Иные из них показывают небывалую целеустремленность, силу воли и выдержку — вспомним Малевича и его твердую поступь на пути к “нулю искусства”. Слава подобных героев не дает покоя сильным и слабым умам многих творцов, желающих найти точку опоры и перевернуть Землю, подобно Архимеду, или, как минимум, основательно ее перетрясти.
Существует показательная фраза на данный счет, говорящая, что “искусство не может быть подвергнуто критике, поскольку каждая ошибка является новым творением” — звучит крайне внушительно, аргумент железный: искание и творческие муки — вот истинное искусство, а не ваше [под данную категорию можно вписать почти что угодно, учитывая личные пристрастия творца].
Современное искусство четко делит мир пополам — культура-для-всех и культура-для-себя. Представители первых не без оснований считают, что искусство должно быть понятно, открыто зрителю и смущаются при словах “хеппенинг” или “инсталляция”, бесконечно иронизируя над скрытой пустотой современных снобов-элитариев. Другие же, также по определенным причинам, считают, что искусство убивается современными средствами коммуникаций и доминацией рынка, потому признания заслуживает только искусство ради себя, а значит андеграунду не нужен зритель. Однако вопрос не в разрешении современных культурных проблем и не в кризисе мнений относительно современного искусства. Ситуация очерчивается для того, чтобы задать пространство для размышлений — на войне в плюсе остаются не только победители, но и просто мародеры.
Арт-хаус — это уже давно не новость и даже не тренд. Ньюэйджевые времена с поисками духовного пути и взрыве популярности андерграунда прошли безвозвратно, что наглядно демонстрируют рейтинги и обзоры последней ленты признанного мастера “странного” кино Джима Джармуша. Однако в состоянии упадка находится не только мир высокого искусства — массовые успешные схемы Голливуда также подвержены регрессу: привычные стандарты, увы, более не актуальны. Подтверждения этому кроются в двух факторах: отчаянная попытка создателей угнаться за современными трендами (особенно заметная на фоне скандалов и претензий к “фабрике грез” как к месту архаичному, всячески принижающему меньшинства всех мастей), и не менее интенсивные поиски нового. На фоне данных обстоятельств и возникают режиссеры, выступающие столкновением двух миров — подполья и мейнстрима. Тем не менее, речь скорее о явлении, а не о персоналиях. А явление таково — вне зависимости от того, как конкретно (визуал, отсылки или построение нарратива) это происходит, появляются творцы, решающие основательно взяться за кино развлекательное, превратив его в “кино умное”. Но что имеется в виду под этим превращением?
Отличным примером является новая волна “умных” хорроров: “Прочь”, “Реинкарнация”, “Тихое место”, “Солнцестояние”, “Мы” — фильмы, тепло воспринятые и возвышенные критиками, а сами режиссеры (в особенности творец “Реинкарнации” и “Солнцестояния”) отказывались именоваться фильмами ужасов, придумывая на ходу новые жанры типа “социальный триллер”, “возвышенный хоррор” и так далее. Отсюда у читателя возникнет следующий вопрос — что же значит возвышенный и что возвышает сии картины на фоне обыденных и привычных нам ужасов? Ответы находятся в этих же самых интервью и рецензиях — возвышает их нетривиальность подачи, игра с человеческим страхом и ожиданиями: “Не скримерами едиными, но атмосферой будете напуганы вы, да еще и пищу для размышления мы вам предоставим, космически масштабный подтекст и тысячи знаков для интерпретации и перепрочтения раскиданы для вашего удовольствия” — вот сжатая характеристика “возвышенности”.
Получается, что “Оно” Кинга пугает вас традиционно — прямолинейно и грубо, а “Солнцестояние” как бы тонко и умно. Однако именно на этом месте зарыто целое кладбище домашних животных, а не просто собака, потому как все это является попыткой привлечь эстетов-снобов к массовому искусству, наживкой для искателей скрытого смысла. Любое произведение играет на определенных мотивах (и особенно фильмы ужасов). Нет нужды Фредди Крюгеру цитировать Данте Альгиери в оригинале, чтобы мы поняли, просто чтобы понять, нужно читать между строк — обратимся к тому же Кингу. Львиная доля его произведений играют на мотивах прошлого и его роли, особенно травматической. “Оно”, например, можно интерпретировать в духе попытки художественно описать кризис взросления со всеми психоаналитическими нюансами в стиле Лакана — от стадии зеркала до отторжения и травматической связи с Другим. И нет ничего плохого в том, что отсылки есть, как и в самом имеющемся подтексте. Проблема кроется в том, что для новых “возвышенных” творцов нет ничего более важного, чем бравирование смыслами подобно культуристам на сцене. Но смыслы — они везде, а вот с остальным возникают проблемы. В итоге оказывается, что “возвышенность” многих современных искателей новой волны популярного арт-хауса есть фикция для отвлечения зрителей, не имеющая за своим новым статусом никакого основания и новизны.
В итоге, вся возвышенность этих творцов есть всего лишь уверенное сидение на шее критиков и зрителя, у коих перед носом вешают идею “сложности” по сути стандартных фильмов и произведений. Отличный ход машины по переработке культуры снова оставил зрителя в числе проигравших. Однако достаточно просто не поддерживать такое псевдоискусство деньгами — это и есть возможность критики, а значит и влияния на искусство.
Анастасия Полякова
