«Чистить зубы под канкан»

Когда выбираешь личность для интервью, всегда хочется как-то объяснить присутствие своего героя, чтобы все поняли. Знакомьтесь — Лена Кононенко, актриса Магнитогорского драматического театра, актриса, режиссёр, художник… Человек-мотор, очень окрылённый и искренний. И хочется ей постоянно чего-то живого, честного, безумного и великого, чтобы на одном дыхании. Чистить зубы под канкан, например…

— Лена, что тебя вдохновляет?
— У меня вообще башка, в которой работает только мышление и вдохновение. И больше ничего. Осознанно. С вдохновением у меня вообще нет проблем, и я даже мучаюсь от того, что мне постоянно всё приходит в голову, и мне нужно каждую мысль хоть как-то в течении пятнадцати минут реализовать. Иначе никак нельзя — буду мучаться. В голове всего накопится, она будет тяжелая, мне будет больно. Поэтому я вдохновляюсь всем и всеми — успевай только записывать и реализовывать.

— А спектакли-то как реализовать успеваешь?
— Самое крутое и судьбоносное приходит в тот момент, когда вообще не ждёшь, не чаешь и не предполагаешь, и особенно крутое приходит в моменты, когда моё тело боли разрастается до невозможных размеров и происходят какие-то экстремальные ситуации, благодаря которым я расту.

— Насколько больше было бы спектаклей, поставленных тобой, если б каждая твоя мысль была реализована?
— Их было бы ровно столько же, сколько и есть, и это из-за одной моей проблемы — у меня есть идеи, но нет сил. И это изначальные мои данные. Я сейчас занимаюсь как раз собой, изучаю собственную личность и могу сказать, что у меня есть в день два часа, самых плодотворных и продуктивных. Остальное время проходит полегче. Но я распределяюсь, отметаю шелуху и выбираю главное, поэтому я физически бы не вывезла больше.

— Как можно было бы назвать спектакль о твоей жизни?
— Я думала об этом. Знаю. Он бы назывался «Чистить зубы под канкан». У меня есть такая физическая проблема — когда я чищу зубы, вырабатывается рвотный рефлекс. Я бы даже сказала, психофизическая, потому что я обязательно додумываю гадости какие-нибудь. А вот если попробовать чистить зубы под музыку — а как-то раз я попробовала под канкан — то ничего не замечаешь, отвлекаешься. Это мое преодоление трудности через радость. Благодаря радости я преодолеваю разные печали. «Поэтому чистить зубы под канкан», вот.

— И кто бы там сыграл?
— Я, кто еще!

— Одна?
— Да, только я. Понимаешь, главное, что я могу — создавать уникальные вещи. И, если я так взяла, придумала спектакль и назвала его, то и играть должна только я (и никто другой). Иначе это будет даже не то чтобы, мягко говоря, неорганично — будет вообще НЕЗАЧЕМ. Это не тщеславие, не самолюбование, правда. Но это вот такой исходник, обязательное условие.

— Сколько в актере может жить личностей, которые придумывают новое?
— Психов?

— Да, например?
— Во мне вот живет один, такой непостоянный и разносторонний, нестабильный. А может, и не один, но я бы их замучилась считать, наверное — у меня и так башка забита постоянно.

— О какой своей работе ты могла бы сказать, что она полностью реализована и завершена?
— Завершенной нет ни одной, и в этом радость, потому что очень интересен этот путь и этот поиск, и каждый раз появляется что-то новое — новая актуальность, новая проблема, новая боль, которой хочешь поделиться, новая радость. Каждый раз это всё переделывается. Я отыграла две премьеры спектакля «Иван и Данило», и понимаю, что многое недоделано и буду работать ещё, думаю, к ноябрю будет готов. И то не факт, конечно. Всё время идёт творческий процесс, и это очень интересно. Хочется, конечно, какого-то результата — сказать, мол, сделала я! Ну, это башкой, конечно. А сердцем-то понимаю — а зачем? Не хочется останавливаться.

— Во время работы над спектаклем тебе требуется стороннее мнение или ты прислушиваешься только к себе?
— По сути, спектакли по Цветаевой* ставил Андрей**, поэтому тут вся ответственность за режиссуру лежала на нём. «Ивана и Данилу» и ставила совсем сама. Я смотрела на себя со стороны, снимала на камеру репетиции. Ни с кем не советуясь, принимала решения. Просто я понимаю, что нет человека, который на самом деле поймёт, чего я хочу, никто ко мне в голову не залезет и не угадает, что мне нужно, кроме меня самой. Конечно, я могу советоваться с точки зрения профессии, и то крайне выборочно: может подойти, а может и не подойти. И, может быть, моё любимое занятие режиссурой будет намного выгоднее, чем какие-то законы и правила.

— В этом году ты попала на международную летнюю театральную школу Союза Театральных Деятелей РФ. Ты была там впервые?
— Я попала на тринадцатую. Театральных деятелей собирают со всей страны и со всего мира. В этом году было десять человек на место. Я подала заявку и прошла. Для меня это было какое-то осознание собственной «годноты» — ну, раз меня взяли, раз я смогла. Никакого конкурса даже не было. Я ехала туда совершенно безответственно, никаких ожиданий не было, и потому я получила много удовольствия от работы и людей. Самое главное, что на этой школе человек встретился с человеком. Это совершенно разные талантливые ребята, с кем-то мы сошлись, за кем-то я просто наблюдала. Были мастер-классы по сценической речи, движению, пластике, ритмике, фехтованию, мастерству. Спектакль поставили еще. «Суперкнига». Гастролировали. Ели, пили, танцевали…

— Что больше всего с летней школы запало в душу?
— Люди! Моя компания, с которыми я познакомилась. Я общаюсь с ними и сейчас. Вся прелесть — в безответственном общении, потому что ты понимаешь, что каждый приехал с разных точек мира, мы все общаемся и вообще неизвестно, когда увидимся. От нас никто не требовал никаких результатов, кроме сдачи того спектакля, на который не было поставлено особых целей, и работа в этой абсолютной свободной и безответственной атмосфере любви, радости и солнца. За счёт этого дело усваивалось, шло очень легко и бодро.

— Часто ли ты рисуешь именно сейчас?
— Сейчас я не рисую совсем, но есть желание вернуться. Целенаправленно и с большим желанием я рисовала, наверное, года два назад. Сейчас понимаю, что, видимо, скоро к этому и вернусь. Просто нужно время — не то что бы свободное. Просто раньше я фигачила почём зря — было время, и я рисовала. А теперь я жду времени, когда рисуешь и понимаешь, что ни о чём другом думать не хочется совсем. Хочется вернуться и хочется попробовать другие техники.

— Тебе не раз приходилось ставить спектакли для конкурсов и театрального репертуара, где один-единственный актер — ты сама. Насколько страшно сидеть и смотреть на людей из зала весь спектакль одной?
— Страшно мне бывает только в техническом плане, и только в тот момент, когда случаются какие-то неполадки. Один раз у меня на последней трети спектакля внезапно полностью выключился свет и звук. В таких ситуациях страшно, но на них я расту. Ещё был один страшный момент, когда я подавилась слюной, сильно закашлялась и вдруг поняла, что говорить уже не смогу. Прошла уже треть спектакля, и я думала о том, как уйду, но в итоге дыхание потихонечку восстановилось и все прошло хорошо. А так для меня быть одной на сцене — большая радость, я чувствую себя какой-то Земфирой в этот момент. Это как рок-концерт — я стою одна и фигачу. В этом есть какой-то даже шаманизм, я управляю залом, всё зависит от меня, я могу что-то сделать резко, а могу и медленно. Я управляю ими, и они идут за мной. Хочется, чтобы они только зашли в зал, вдохнули и выдохнули только через час… Ничего не могли сказать, но вдруг все поняли. Мне самой нравится испытывать такие ощущения, и когда я вижу их из зрительного зала, у меня возникает желание сделать так же, как они.

— Часто ли приходится играть то, что не нравится?
— Знаешь, в последнее время как-то Бог уберегает меня от этого. Видимо, я определила себе вектор, и нелюбимого стало меньше. Опять же, я не могу себе этого позволить. Когда организм сопротивляется, он не может этого делать даже вполноги. Если мне не нравится, я буду изо всех сил искать, находить то, что меня греет сегодня по поводу этой роли. Буду искать для персонажа существование правдивое, искреннее, настоящее. Большая роль или маленькая, нравится она мне или не нравится, актуальна или неактуальна, больная я или здоровая. Другой вопрос уже в том, что оно отнимает время и силы, когда хочется заниматься совсем другим. Но с этим ничего не поделать — таковы законы репертуарного театра, и к этому я пришла лишь месяца два назад. Летом я бы так на этот вопрос не ответила. А через месяц, может, вообще по-другому скажу, кто же знает.

— Какие у тебя планы на «Свет»?***
— Я только-только ушла оттуда. Уволилась.

— Почему?
— Это произошло внезапно, как смерть. Я читала книжку, и у меня резко возникла эта мысль. И тут я начинаю раскручивать эту мысль… Через день собираю ребят и объявляю, что мы расходимся. Я понимаю, что если у меня не будет работы в театре «Свет», то мне во многом будет легче. Я понимаю, что если дальше продолжать работу с таким настроем, то будет хуже им, мне и делу, которым мы занимаемся. Я просто вдруг поняла, что не хочу. Наверное, я потратила много сил и энергии на это. Звоночки были еще раньше, но сейчас вдруг все сошлось. Я попробовала, мы славно провели время, мы многое узнали, славно выросли и они, и я. Может быть, я вернусь к этому, кто же знает. Я не рисовала два года и захотела вернуться, может быть, я захочу вернуться и к «Свету». Но сейчас я понимаю, что не могу этим заниматься и не хочу. И честнее будет от этого уйти.

— А вдруг у них были шансы превратиться в Кононенок-младших?
— Хороший вопрос. Да, я думаю, они потихоньку многого нахватались от меня за эти 4,5 года. Они автоматически что-то присвоили от меня, а я от них. Меня так воспитывали, что я могла бы сказать: «двадцать Кононенок — это плохо», я ведь должна раскрывать их. Мне сложно ответить на этот вопрос, он для меня дилемма: с одной стороны, они должны быть сами по себе, независимы от меня, мне всегда внушали, что это правильно. А сама я ещё не поняла. Хорошо ли было бы, если б они стали такими, как я, или нет… Не знаю. Первого ноября мы сыграем последний раз в Доме Дружбы Народов в концертном номере. Странный парадокс: мы ведь всегда выходим на сцену, как в первый раз, не зная, что нас ждёт, а тут, он же и последний.

— Они тяжело пережили ваш распад?
— Да, конечно. Они плакали, и я плакала вместе с ними. Это было очень болюче… Но было бы хуже. Всем. Поэтому пусть будет так.

— Куда тебя могут занести твои планы?
— Я не знаю и не загадываю. Думаю о том, что всё будет хорошо, а как и когда — не моё дело. Ты, я думаю, понимаешь (улыбается).

(*«Мои дикости и тихости» и «Последний румянец»)
(**Андрей Бердников, ведущий актер Магнитогорского драматического театра, режиссер)
(*** Студия народного театра «Свет» при Доме Дружбы Народов, которым руководила Лена)

Дарья Фокина